читать дальшеА она совершенно не изменилась за тридцать лет. Та же гибкость, стройность, та же истеричность. Но истеричность - это у них у всех. У всех поголовно в этом отделе с дурной репутацией и несчастливым номером. Озрик с удовольствием оставил бы всех своих подчиненных редкими строчками на терминале. По большей части он так и делает. Да, все сообщения перехватят. Секретность больше не для Тринадцатого Отдела – максимум прозрачности, максимум наблюдения со стороны самых разных инстанций, от папской службы до организации по охране кошек в ООН. Если бы таковая существовала, наверняка бы воспользовалась правом сунуть нос в переписку и ведомости Искариотов. Озрик и не знал Отдел другим. Когда он принял этот пост после почившего Рональдо, все было уже очень плохо.
Да что там, все стало очень плохо еще при Рональдо.
А предшественника Рональдо Озрик видел только на символических похоронах. Тогда вместо покойников в общую могилу клали их фотографии, вещи, бумаги с именами. От кого что осталось. От бывшего директора Отдела Искариот осталась епитрахиль. Кажется, лил дождь. Кажется, отец Рональдо держал над вздрагивающим английским мальчишкой зонтик. Или нет? Озрик плохо помнил тот момент. Он тогда лишь таращился на все, сбивчиво бормотал под нос молитвы на все еще чужой латыни и на всякий случай острием внутрь вжимал в ладонь найденный где-то гвоздь. Чтобы не уснуть. Он показался им достаточно полоумным фанатиком, чтобы остаться – и его оставили.
Во многом благодаря Хайнкель, в память о человеке, сохранившем ему жизнь. О человеке, память о котором не была опущена в общую могилу. Она не позволила. Кричала, умоляла, протестовала. И Рональдо решил не связываться, и так было полно проблем. Тогда у всех было много проблем и многое сходило с рук.
Хайнкель.
Вот и теперь она стояла перед ним, добела сжимая кулаки и сверкая глазищами поверх маски. Проблема, от которой не удалось откреститься парой строчек в терминале.
-Ты едешь подписывать мир! С ними! Сукин сын! Английский ублюдок! Предатель! – она по-прежнему едва выговаривала слова, сказывалось то, что она по большей части молчала. Озрик – несчастливое исключение, к которому можно врываться в кабинет, свистеть, шипеть, изрыгать потоки итальянских проклятий. Он всегда понимал ее предельно точно, как если бы ее дикция была достойна юной ведущей канала ВВС.
Озрик перехватил ее руку до того, как она смогла отвесить ему пощечину. Дурацкая игра. Если бы Хайнкель действительно хотела ударить, он бы не успел ее остановить. А если бы и успел, сил Озрика не хватило бы даже на то, чтобы смягчить удар.
- Прекрати, - он медленно отстранился. - Можно подумать, тебя сдержат какие-то договоры. Можно подумать, тебя волнуют мои приказы и запреты, существование Отдела и благополучие Ватикана.
Она наконец опустила руку и отвернулась. Все еще сдерживая желание разнести здесь все в щепки. Вызвать хоть тень ответа на этом вечно неподвижном сосредоточенном лице.
- Можно подумать, это все хоть кого-то здесь волнует, - продолжил он. - То, что мы вечно в осадном положении, то, что католичество держится пока только на человеческом страхе. Люди убедились, что «там» что-то есть и боятся. Хватаются за религию как за табельный Глок. Есть в них любовь к Господу? Черта с два. Только страх. Есть в них доверие к Папе? Хайнкель, вот ты веришь Папе? За тридцать лет все эти жалкие извинения, в каждой проповеди. За сожженных ведьм не извинялись так долго и так униженно. Как долго мы должны ползать перед всем миром на брюхе за то, что руководство перехитрило само себя, а у архиепископа-марионетки сорвало крышу, и он вообразил себя кукловодом, героем и завоевателем?
- И ты решил поползать на брюхе еще и перед Хеллсингом?
Он устало опустился в кресло.
- Мы сейчас на равных, Хайнкель. Синьорина Хеллсинг вряд ли протянет долго. А она – единственная, кто контролирует там высшего вампира. После ее смерти все выйдет из-под контроля. И есть несколько вариантов развития событий. Первый – мощная драка за пост главы организации. Это огромные инвестиции, лакомый кусочек. И большая мощь, раз уж за столько тайных вылазок ты, даже ты не смогла упокоить вампира. Отдам тебе должное, Серас тоже не угробила тебя, и мне по-прежнему приходится оплачивать наносимые тобой убытки, договариваться с консульством о том, чтобы тебя не объявляли персоной нон-грата и отмахиваться от Иоаннов, интересующихся твоей вечной молодостью и увиливанием от медосмотров. Так вот, это – первый вариант. Большая драка. И в ней мы должны быть рядом с этими еретиками, чтобы иметь компромат на любого из претендентов. И мы должны быть добрыми союзниками, чтобы нам поверили. Чтобы нашу помощь, когда мы решим, что она нужна, приняли. Они допустят ошибку. О, все допускают ошибки. Особенно в большой драке. Мы должны в этот момент стоять рядом. Понимаешь? Не ползти, не лепетать издалека, как нам жаль, не кормить желтую прессу. Этим займется Папа. Мы будем стоять рядом, как хорошие и близкие друзья. А потом тот, кому мы поможем, с нашей помощью избавится от вампира. Потому что мы поможем тому, кто не сможет нам отказать.
- Подло, - она села на неудобный стул напротив Озрика, просто чтобы не вынуждать его смотреть снизу вверх. - Похоже на план Рико.
- До поры до времени сеньор Максвелл казался здравомыслящим. Я – не кажусь. Я таков и есть.
- Однажды ты последуешь за ним, - Хайнкель отвернулась. - Здравомыслящие расчетливые ублюдки.
- Возможно, поэтому я тебя и покрываю во всех твоих выходках? – он сплел пальцы и вжал руки в подлокотники чтобы унять дрожь. Чашка кофе, крепкого кофе, вот что сейчас не помешало бы. Но пока Хайнкель здесь, адъютант не войдет. Таков заведенный директором порядок.
- Возможно, я рассчитываю и на такой вариант, - сказал он после недолгого молчания, потраченного на короткую мысленную молитву. - Как думаешь? В этом было бы что-то забавное. Традиция. Директор Искариота, хотя бы через одного, должен быть убит любимым учителем-регенератором. Мне почти нравится идея, а тебе? В этом есть что-то от истории Христа и Иуды. Но я сам решу, когда этим заняться.
Хайнкель промолчала. «Действительно, было бы забавно, - подумал он. - Как-нибудь потом». Ведь однажды она увидит. Однажды узнает. Как этого вообще можно не знать и не видеть? Как не увидел его ложь великий истребитель Андерсон? Как оставил жизнь тому, кто таскает в себе, на себе, с собой - зло? Они все слепцы? Или в этом был какой-то особый план Андерсона? Дай-то Бог.
Гвоздь ощутимо впился в ладонь и темнота, застилающая глаза, вспыхнула болью и лампой дневного света на потолке. Озрик тряхнул головой. Не спать.
Да что там, все стало очень плохо еще при Рональдо.
А предшественника Рональдо Озрик видел только на символических похоронах. Тогда вместо покойников в общую могилу клали их фотографии, вещи, бумаги с именами. От кого что осталось. От бывшего директора Отдела Искариот осталась епитрахиль. Кажется, лил дождь. Кажется, отец Рональдо держал над вздрагивающим английским мальчишкой зонтик. Или нет? Озрик плохо помнил тот момент. Он тогда лишь таращился на все, сбивчиво бормотал под нос молитвы на все еще чужой латыни и на всякий случай острием внутрь вжимал в ладонь найденный где-то гвоздь. Чтобы не уснуть. Он показался им достаточно полоумным фанатиком, чтобы остаться – и его оставили.
Во многом благодаря Хайнкель, в память о человеке, сохранившем ему жизнь. О человеке, память о котором не была опущена в общую могилу. Она не позволила. Кричала, умоляла, протестовала. И Рональдо решил не связываться, и так было полно проблем. Тогда у всех было много проблем и многое сходило с рук.
Хайнкель.
Вот и теперь она стояла перед ним, добела сжимая кулаки и сверкая глазищами поверх маски. Проблема, от которой не удалось откреститься парой строчек в терминале.
-Ты едешь подписывать мир! С ними! Сукин сын! Английский ублюдок! Предатель! – она по-прежнему едва выговаривала слова, сказывалось то, что она по большей части молчала. Озрик – несчастливое исключение, к которому можно врываться в кабинет, свистеть, шипеть, изрыгать потоки итальянских проклятий. Он всегда понимал ее предельно точно, как если бы ее дикция была достойна юной ведущей канала ВВС.
Озрик перехватил ее руку до того, как она смогла отвесить ему пощечину. Дурацкая игра. Если бы Хайнкель действительно хотела ударить, он бы не успел ее остановить. А если бы и успел, сил Озрика не хватило бы даже на то, чтобы смягчить удар.
- Прекрати, - он медленно отстранился. - Можно подумать, тебя сдержат какие-то договоры. Можно подумать, тебя волнуют мои приказы и запреты, существование Отдела и благополучие Ватикана.
Она наконец опустила руку и отвернулась. Все еще сдерживая желание разнести здесь все в щепки. Вызвать хоть тень ответа на этом вечно неподвижном сосредоточенном лице.
- Можно подумать, это все хоть кого-то здесь волнует, - продолжил он. - То, что мы вечно в осадном положении, то, что католичество держится пока только на человеческом страхе. Люди убедились, что «там» что-то есть и боятся. Хватаются за религию как за табельный Глок. Есть в них любовь к Господу? Черта с два. Только страх. Есть в них доверие к Папе? Хайнкель, вот ты веришь Папе? За тридцать лет все эти жалкие извинения, в каждой проповеди. За сожженных ведьм не извинялись так долго и так униженно. Как долго мы должны ползать перед всем миром на брюхе за то, что руководство перехитрило само себя, а у архиепископа-марионетки сорвало крышу, и он вообразил себя кукловодом, героем и завоевателем?
- И ты решил поползать на брюхе еще и перед Хеллсингом?
Он устало опустился в кресло.
- Мы сейчас на равных, Хайнкель. Синьорина Хеллсинг вряд ли протянет долго. А она – единственная, кто контролирует там высшего вампира. После ее смерти все выйдет из-под контроля. И есть несколько вариантов развития событий. Первый – мощная драка за пост главы организации. Это огромные инвестиции, лакомый кусочек. И большая мощь, раз уж за столько тайных вылазок ты, даже ты не смогла упокоить вампира. Отдам тебе должное, Серас тоже не угробила тебя, и мне по-прежнему приходится оплачивать наносимые тобой убытки, договариваться с консульством о том, чтобы тебя не объявляли персоной нон-грата и отмахиваться от Иоаннов, интересующихся твоей вечной молодостью и увиливанием от медосмотров. Так вот, это – первый вариант. Большая драка. И в ней мы должны быть рядом с этими еретиками, чтобы иметь компромат на любого из претендентов. И мы должны быть добрыми союзниками, чтобы нам поверили. Чтобы нашу помощь, когда мы решим, что она нужна, приняли. Они допустят ошибку. О, все допускают ошибки. Особенно в большой драке. Мы должны в этот момент стоять рядом. Понимаешь? Не ползти, не лепетать издалека, как нам жаль, не кормить желтую прессу. Этим займется Папа. Мы будем стоять рядом, как хорошие и близкие друзья. А потом тот, кому мы поможем, с нашей помощью избавится от вампира. Потому что мы поможем тому, кто не сможет нам отказать.
- Подло, - она села на неудобный стул напротив Озрика, просто чтобы не вынуждать его смотреть снизу вверх. - Похоже на план Рико.
- До поры до времени сеньор Максвелл казался здравомыслящим. Я – не кажусь. Я таков и есть.
- Однажды ты последуешь за ним, - Хайнкель отвернулась. - Здравомыслящие расчетливые ублюдки.
- Возможно, поэтому я тебя и покрываю во всех твоих выходках? – он сплел пальцы и вжал руки в подлокотники чтобы унять дрожь. Чашка кофе, крепкого кофе, вот что сейчас не помешало бы. Но пока Хайнкель здесь, адъютант не войдет. Таков заведенный директором порядок.
- Возможно, я рассчитываю и на такой вариант, - сказал он после недолгого молчания, потраченного на короткую мысленную молитву. - Как думаешь? В этом было бы что-то забавное. Традиция. Директор Искариота, хотя бы через одного, должен быть убит любимым учителем-регенератором. Мне почти нравится идея, а тебе? В этом есть что-то от истории Христа и Иуды. Но я сам решу, когда этим заняться.
Хайнкель промолчала. «Действительно, было бы забавно, - подумал он. - Как-нибудь потом». Ведь однажды она увидит. Однажды узнает. Как этого вообще можно не знать и не видеть? Как не увидел его ложь великий истребитель Андерсон? Как оставил жизнь тому, кто таскает в себе, на себе, с собой - зло? Они все слепцы? Или в этом был какой-то особый план Андерсона? Дай-то Бог.
Гвоздь ощутимо впился в ладонь и темнота, застилающая глаза, вспыхнула болью и лампой дневного света на потолке. Озрик тряхнул головой. Не спать.
-
-
06.11.2014 в 01:34Хайнкель красавица! И Озрик тут, смотрю, прижился, - люблю я, когда персонажа создают с одного-двух кадров канона
Ещё раз с возвращением!
-
-
06.11.2014 в 01:48-
-
06.11.2014 в 13:04